Юлий Ким

Готовясь к разговору с Юлием Кимом, я просмотрел с десяток интервью, данных им в разное время. Практически все они начинаются одинаково: с огромного списка фильмов, к которым Ким написал песни. “А, это тоже он!”... А есть еще спектакли, пьесы, мюзиклы... Его знают все. Даже те, кто считает, что слышит это имя впервые. Его любят те, кто любят бардов, к которым он себя причисляет, и те, кто бардов не любят совсем. Его универсализм и мастерство в стилизации музыкального материала - на уровне классика. Попробуйте вспомнить наиболее характерную песенку из любимого фильма, мюзикла или спектакля - почти наверняка упретесь в Кима. 
_________________________________________

- Юлий Черсанович, это Ваше третье выступление в Канаде. Когда Вы  приезжаете сюда, у Вас уже есть какой-то образ зрителя, который Вас будет здесь встречать?
 - Вы знаете, слушатель у меня везде один и тот же, будь то Америка, Канада, Израиль, Москва или Хабаровск… Зритель везде один - это мои ровесники, их дети и внуки. Младшие поколения знают бардовскую песню благодаря старшему. Есть какие-то оттенки, конечно,  в разных странах, свой  колорит, но приблизительно одна и та же программа исполняется мною и тут, и там. Бывает, я вижу, что публика, как говорят сейчас, более «продвинутая». Тогда я пою более сложные песни. Иногда  отдаю предпочтение более легким,  популярным сочинениям. Небольшие нюансы отличают публику одну от другой. Но, в целом, она однородна.

- Что такое, на Ваш взгляд, бардовская песня?
- Это особая разновидность песенного творчества. По классификации, которую когда-то придумали мои коллеги-композиторы  - это самостоятельное, третье направление в популярной музыке. Есть рок-музыка, популярная музыка, а то, что создаю я и мои коллеги – это  можно условно назвать “высокой эстрадой”. К ней относятся лучшие песни, написанные бардами, творчество  Окуджавы, Высоцкого, Галича, Михаила Щербакова, замечательные хиты из театра и кино. Как например, песни, которые мы написали с Дашкевичем для «Бумбараша»,  песни, которые я написал с Гладковым, которые Энтин написал с Крылатовым. Все это тоже поглощается этим  самым “третьим направлением”.

- Что Вам лично дают выступления перед публикой?
- Я выступаю, потому что мое творчество востребовано. Это приятно. Общаться с теми, кто хочет тебя слушать. Испытываешь  острое чувство счастья.

 - Вы живете между Израилем и Россией. Часть времени в одной стране, часть в другой. Где вам комфортнее всего жить?
- Комфортнее, конечно, в Израиле. Именно комфортнее. Но такой культурной жизни, как в Москве в последние годы, в состоянии  относительной, конечно, но свободы, такого расцвета художественной жизни в театре, поэзии, живописи, танце,  Россия еще не знала. Именно сегодня. Сейчас. 

- Вы как человек, записи которого слушали когда-то на пленочных магнитофонах тайком на кухнях, испытываете сейчас хоть какое-то подобие тех ощущений от сопротивления системы?
- Вы знаете, однозначно, в России после Ельцина система не так уж бездействует. Она присутствует, но не в таких уродливых формах, как раньше. Одно могу сказать: мне, как художнику, не нужно ощущение давления в качестве творческого стимула. И многим моим коллегам – не нужно.
Вот, например, Петр Фоменко - один из ведущих режиссеров современности - работает на большом подъеме, в состоянии огромной творческой  свободы. Но есть другой вопрос. Финансовый. Конечно, денежная поддержка со стороны государства при Советах была значительнее.  Обратная сторона медали.
Но, тот же Фоменко в своих интервью говорит, что ему даже в голову не приходит скучать по  тем временам. Потому как идеологический пресс, цензура, духота  очень мешали.

- Вы в Москве сейчас над чем работаете? 
- Сейчас я участвую в одном проекте... Это либретто для мюзикла «Двенадцать стульев». Вместе с Гладковым. Мы когда-то вместе поработали  в кино. А заказ этот мы получили от Екатеринбургского театра драмы. В кино я сейчас работаю не много. Последнее из вышедшего на экран - мультфильм «Гадкий утенок» на музыку П.И. Чайковского. Это была интересная работа. Приятный опыт сотрудничества с Петром Ильичем.

 - Один классик на вопрос, бывает ли он счастлив, ответил, что бывает доволен. А Вы бываете счастливы? 
- Я - да. Мне приходят в голову многотысячные концерты поп-звезд, когда толпа подтанцовывает среди рева децибел. Есть такое счастье совместного гуляния. Я его понимаю. У меня счастье немножко другого характера.  У меня - счастье понимания. Там идет совместное действо, движение, танец. У меня – понимание, слушание, сопереживание.  Это немножко разные вещи и мое – счастливое счастье.

 - Как складываются  ваши отношения с театром в последнее время в качестве драматурга?
- Петр Фоменко репетировал мою пьесу. Ему было очень важно, чтобы я присутствовал на каждой репетиции. Это безумно интересно наблюдать, как он ищет, но каждый раз мне приходило в голову мысль, как плохо это написано. Каждый раз хотелось вскочить и убежать.  И немедленно переписать все, что написано. 

- Вы самокритичный человек?
 - Я самокритичен... Да, хорошее слово. Не то чтобы я всегда не доволен. Нет, я бываю доволен. Но я всегда  готов, пытаюсь улучшить. Приходит время и те места в песнях, которые меня не устраивают абсолютно - я их переписываю.
Вот, например, в песне Остапа Бендера, которая звучит в кино: «Моих грехов разбор оставьте до поры. Вы оцените красоту игры».
Я переписал потом эти строки, заменил: «Судите вы меня. Казните вы меня. Но оцените, как играю я».  Поется лучше. И по смыслу лучше, и по поэзии... Правда?

- Вы много работаете над мюзиклами и музыкальными спектаклями. Расскажите, пожалуйста.
 - Сейчас идет в Москве наш с Гладковым мюзикл  «Обыкновенное чудо». Он идет  в том же месте, где шел печально известный  «Норд-Ост». Вообще, удивительно, но публика очень хорошо принимает мюзиклы и музыкальные спектакли.  Например, наш «Граф Монте-Кристо»  идет уже третий  сезон. Хотя обычно подобного рода постановки больше двух сезонов не выдерживают.

 - А не было предложений перевести ваши мюзиклы на другие языки?
 - Вы знаете, пока нет. У западных продюсеров свои, отличные от наших критерии. И требования предъявляются в первую очередь к музыке, не столько к тексту.

 - Ощущаете себя классиком? 
- Ну, если говорить об этом шутливо…. В той степени, в которой ощущают себя классиками все барды  первого призыва.  Городницкий, когда мы вместе выступаем, на меня рукой показывает и говорит: «Ходячий миф», а я на него: «Живая легенда»...Если говорить всерьез, все-таки, пожалуй, нет. По нашей линии классики - это Булат Окуджава, Михаил Щербаков. Даже Высоцкого классиком не назову, поскольку это определение предполагает все же некий универсализм. Даже Визбор более подходит под это определение, несмотря на то, что он, может, и отстает от Высоцкого по мастерству, но ближе к понятию классик , поскольку  он-таки был универсалом.

 - Ну, если говорить об универсальности, то по уровню стилизации, по широте и возможностям, вам равных нет.
 - А, это да… Как стилизатор  - я классик. Совершенно  с вами согласен (смеется).