1°C Монреаль
пятница, 29 марта

Борис Гребенщиков

16 мая 2015 • Интервью

Борис Гребенщиков
"Каждый выбирает, как через него говорит Бог"

«Борис,» – зачем-то представился он, пожимая нам руки.
Он сидит напротив, за маленьким кофейным столиком, на расстоянии вытянутой руки и доброжелательно смотрит через стекла темных очков.
Я не был готов к этому интервью сразу по нескольким причинам.

Я слушаю БГ около 30 лет, правда, с перерывами. Не могу назвать себя его фаном только потому, что экзальтация в чей-то адрес мне не свойственна. Скорее, благодарный слушатель и ценитель с редкими оговорками. Во всяком случае, в 16 лет у меня присутствовали на стене – обычной, до фейсбучной было еще далеко – два плаката: Гребенщиков с гитарой, в шинели, шляпе и многочисленных перстнях, и Леннон в круглых очках. В существование обоих в виде текстов и музыки верилось легко, в физическое воплощение – не очень.
Благополучно перевалив далеко за «Старика Козлодоева», мы довольно продолжительное время двигались с ним в одном направлении, а после образовался перерыв. Но относительно недавно я услышал «Соль» и, как бы банально это ни звучало, открыл для себя Гребенщикова заново. «Соль», на мой взгляд, оказался одним из лучших альбомов русского рока. А БГ с каждым годом делает то, что он делает, все лучше. Что само по себе встречается исключительно редко.

В таком настроении я и пришел на встречу. Интервью в классическом смысле получиться не могло по той же причине, по которой, как скажет чуть позже Борис Борисович, он до сих пор не знакомится с Бобом Диланом. Во-первых, о чем можно спрашивать поэта и музыканта, который четыре десятка лет вслух и публично говорит? Во- вторых, не так просто говорить с человеком, на котором ты, можно сказать, вырос и который остался значительной частью твоей жизни... Он-то, может, и не имел это в виду. В общем, интервью не вышло, вышел разговор.
На беседу мне отвели полчаса, о завершении которых я по-пионерски честно сообщил Гребенщикову. Он предложил поговорить еще. Я не отказался.

Кто-то из журналистов выразился, что говорить с ним – своего рода кунг-фу. Цитируя афористичного Борис Борисыча: «Я мастер уйти и утечь». Мне так не показалось. Слушает очень внимательно, доброжелательно и терпеливо, а говорит... так, как говорит.
БГ – для тех, у кого он присутствует в жизни – у каждого свой. Поэтому, разговаривая с ним, я не представлял себе ни читателей «Нашей Газеты» и «Острова», ни слушателей «Аквариума». После всего часа беседы, каким бы знакомым ни казался собеседник, невозможно отделаться от мысли, что о главном-то вы и не поговорили. Наверное, это как раз потому, что есть о чем, есть с кем, и так и должно быть.

Единственное, что я сделал с текстом перед публикацией – немного сократил, убрав какие-то личные места и сгруппировав по темам, насколько это возможно.
Огромное спасибо организатору гастролей БГ в Канаде Сергею Гамаеву за эту возможность.

_____________________________________________________


- Борис Борисович, никогда не приходило в голову читать интервью, которые Вы давали. Мне всегда казалось, что то, что автор считает нужным сказать, он говорит в своем творчестве.
- Мне тоже так кажется, поэтому я два с небольшим года интервью никому не давал. Давайте начнем?


ВОЗРАСТ

- Что прошло с Вами через всю жизнь?
- Все. Все, что мне было интересно в 15 лет, интересно и сегодня. Просто расширяется круг.

- То же самое касается и друзей?
- Что такое друзья, я до конца не знаю. А то, у чего я учусь – этого становится все больше.

- Что такое 60? Цифры имеют значение?
- Нет. Строго логически, цифры имели бы значение, если бы я жил десять жизней и хорошо бы их все помнил, и мог бы их все сравнивать. Три жизни назад в 60 было то-то, а теперь что-то не так. А так – сравнивать не с чем. Поэтому что значит цифра 60? Ничего.

- Вам интересно жить?
- Мне очень интересно жить. Чем дальше, тем интересней, тем времени все меньше и меньше.


МОНРЕАЛЬ

- Успеваете что-нибудь посмотреть на гастролях?
- Я сегодня с утра обошел вашу набережную, сейчас едем в музей, еще вчера вечером по барам ездили, смотрели, где какие коктейли дают... В общем, насыщенно.

- Монреаль Вам интересен?
- Очень. Тут своеобразная атмосфера. Она простая и бесхитростная, чистая. Но не сельская совсем.


АБОРДАЖ И СОЛЬ

- Программа, которую вы привезли, «Абордаж», не включает себя песни из последнего альбома, «Соль».
- Тот факт, что на афишах пишут «Абордаж», значит только то, что устроителям концертов нужно, чтобы на афише было что-то написано.
В принципе, это просто концерт того, что в данный момент является концертной формой «Аквариума». «Аквариум» имеет много форм. «Аквариум» вообще – это группа виртуальная и на земле существовать не может. Но то, что люди собираются вместе и играют – это тоже «Аквариум», одна из его граней.
А что мы играем... Примерно одно и то же от города к городу, потому что это музыка, которую нам интересно играть этой весной. Но конкретные песни могут меняться, поэтому из «Соли» может быть одна песня, две-три. По настроению.

- Фантастический альбом.
- Спасибо. Я до сих пор не понимаю, чего в нем хорошего.

- Вы выступаете сейчас с акустическим составом?
- Мы так долго играли с электрическими клавишами, 15 лет, что это стало уже немножко надоедать. И сейчас Борис Рубекин вежливо согласился перейти на аккордеон. Мы смотрим, что с этим можно сделать. Мне пока – последние три месяца – очень интересно экспериментировать с этим. Мы окончили играть «Соль» в декабре и в январе начали играть в таком формате.

- «Соль» решили больше не возить?
- Нет, мы три месяца его играли. Тяжелый альбом, лично для меня.

- Да, он очень личный. Это ведь не совсем «Аквариум»?
- «Аквариум», как выясняется, имеет очень много лиц, много граней. Я сам по себе ничего бы делать не стал, если бы не «Аквариум».

- Пока вы продолжаете работать в акустическом составе...
- ... и параллельно есть еще очень странная группа – я с тремя ирландцами. Совсем акустика, без барабанов. Что-то мы с этим будем делать. Вряд ли что-то новое, просто песни совсем по-другому звучат, по-другому играются.


ВОКРУГ

- Эта информационная война, участниками которой поневоле стал и «Аквариум»... (перед концертом в Киеве группу покинул один из музыкантов - Д.К.). Нужно что-то делать, кого-то спасать, вразумлять и так далее?
- Мы не пастухи, ни у кого нет таких полномочий. Люди делают то, что они хотят.

- Столько ненависти оказалось вдруг...
- А она всегда была. Все девяностые правили бандиты – и ничего. Как-то мы по этому поводу не волновались. Нас это всегда касалось, просто теперь касается с каждым днем все больше и больше. Вернее... Так же касалось и раньше, просто мы этого не замечали. Сегодня нашего осознания это касается больше.
Мы не выбираем, в какое время живем. Наша задача вести себя хорошо. Достойно.


О СЕБЕ

- Если позволите, процитирую Лао- Цзы... Кстати, какой перевод?
- Есть только один. Только Ян Хиншун. У него там опущены две фразы, их изъяли со скандалом в сталинские времена. Какой-то сексуальный образ, который в 30-ые годы сочли неправильным. Я привык к этому старому переводу, он дает, все что мне нужно.

- Во всяком случае, во всех переводах присутствует фраза о том, что все перемены произойдут сами по себе. «Стань предельно беспристрастным, Твердо храни покой. Все перемены произойдут сами по себе». Все, к которым ты готов. Так я ее для себя понял, во всяком случае.
- Я ее не помню, но она очень хорошая. Лао-Цзы для каждого человека свой.

- А каким переменам Вы готовы?
- Как я могу сказать? Когда будут происходить, я буду с ними считаться.

- Ваши переводы буддийских текстов...
- Давно это было. Я переводил буддийские тексты тогда, когда их еще не было на русском языке переведенных с правильной точки зрения. А сейчас уже возникла огромная школа. Сейчас уже без меня все это сделано.

- Они были опубликованы?
- Да, конечно, три книжки.

- Вам свойственна самоирония?
- Об этом, наверное, следует спрашивать тех, кто меня окружает. Потому что мало ли, что я захочу сказать. И это не обязательно будет правдой. Поэтому лучше опрашивать свидетелей. (смеется)

- Детей можно чему-то научить?
- Можно научить с достоинством себя вести, вероятно. Любить и быть по отношению к ним строгим. У меня это не получилось. Это я просто теоретически рассуждаю.
Дети должны понимать, что они ничего не должны. И мы им тоже. То, что мы делаем по отношению к нашим детям – мы делаем, потому что этого хотим. Тут я не специалист.

- Для Вас важны собеседники? Вам, возможно, приходится общаться не только с теми, с кем хотелось бы и приятно общаться?
- Только. Мне никогда не приходится делать ничего из того, чего я не хочу. Если я с кем-то разговариваю, значит я дал на это согласие. Значит, этот человек – какое-то отражение меня, я узнаю что- то новое. Разговор нужно использовать только с целью узнать для себя что-то новое. Не только я отражаюсь в собеседнике, но и собеседник отражается во мне. В этом и есть суть того, что мы называем разговором.

ВКУСЫ

- Вы как-то сказали, что глядя с Запада, российская культура на сегодня может гордиться только Полуниным. Лет десять тому назад. Что-то изменилось с тех пор?
- Нет. А с чего? У меня довольно радикальные представления о ценности искусства. Думаю, что со мной не многие согласятся.
Полуниным я честно горжусь. Я имею в виду его Snow Show. Это совершенное произведение, равное которому я в искусстве последних 50 лет очень мало. Есть несколько фильмов очень хороших. В том числе и лунгинский «Остров» я считаю шедевром.

- В чем заключаются радикальные представления?
- В том, что у меня высокие стандарты.

- А в современной литературе те же предпочтения, Пелевин и Акунин?
- Я не знаю никого, кто написал бы что-то, что можно было бы читать без гримасы сострадания.

- Из современных?
- Не только, к сожалению.

- Вплоть до Чехова?
- Я же говорю, у меня очень радикальные представления. (смеется) «Мастер и Маргарита» – это произведение. Хотя я не со всем согласился бы, но оно совершенно. Оно написано великолепно, потрясающе. Есть чем гордится. Не каждая страна такое может.


МУЗЫКА И ОБО ВСЕМ

- Вы представляете себе людей, которые вас слушают?
- Нет. Нет, не имею права. Иначе будет: кто платит, тот и заказывает музыку.

- А кого на сегодняшний день Вам интересно слушать, например, из американских музыкантов?
- Сегодня я с 5 утра слушаю разных американских музыкантов. Аарон Фанк, например. Это самый крайний электронщик из всех, которые есть в современном мире. Никак не могу вспомнить – он канадец?

БГ лезет в карман за айподом, терпеливо роется в нем.

- Аарон Фанк – это псевдоним. Как же его зовут, интересно? А, вот, – Venetian Snares из Виннипега. Сегодня в пять утра много его закачал.

- Любите электронную музыку?
- Нет, я не люблю, но он настолько крайний, что мне интересен.

- Интересная музыка может родиться только из хаоса?
- Все может родиться только из хаоса. Порядок не в состоянии ничего родить.

- Раньше вы собирались, на каком- то этапе выпускался альбом. Сейчас в Сети все идет потоком.
- Да, мы выпускаем сетевые синглы.

- Это не портит впечатление от цельности альбома?
- Альбомов в этом смысле никогда и не было.

- Разве альбом – это не цельное произведение?
- Цельное. Но для меня это такая черта теперешнего времени. Давайте, я вам такую историю расскажу, чтобы было понятно, о чем я говорю.
Когда-то Боуи меня обучал технике, которой его научил Уильям Барроуз. Cut-up technique.
Есть рассказ про то, как влюбленная парочка едет в автобусе, и вдруг автобус наезжает на какого-то ребенка. Кровь, слезы и так далее. Взять этот рассказ, порезать его на мелкие части – по одному слову, по два, по три. Перемешать. И Барроуз говорит: там будет со-держаться все то же, что было в этом тексте, просто слова будут не в том порядке. Это тот же принцип голографии: каждая частица содержит в себе весь рассказ.
То же самое с альбомами и с песнями. Каждая песня содержит в себе всю историю альбома, просто с разных углов. Поэтому, если бы я ожидал 14 месяцев с момента начала записи альбома... Первую мы сделали в августе позапрошлого года с Митчеллом и почти сразу выпустили – это был «Губернатор». А альбом вышел в ноябре следующего года. Если бы мы ждали, эта песня не имела бы смысла. По зайцу нужно стрелять, пока он бежит. Когда он убежал в другой город, стрелять уже поздно.

- У Татьяны Никитичны Толстой, десять лет тому назад, Вы сказали, что песни к Вам приходят символами или образами...
- На телепередаче? С Дуней? А, тогда понятно (смеется). Это потому, что они нагнали такой интеллектуальный жар, что мне приходилось им соответствовать.
Никакими образами ничего не приходит. Появляются два-три слова, связанные вместе, и я понимаю, что эти два-три слова мне не дадут жить, если я из них не сделаю песню. Удовольствие творения настолько велико, что с ним мало что может сравниться. Упустить это грешно. Жизнь слишком коротка, такие вещи упускать нельзя.

- Насколько Вы пытаетесь довести песню до совершенства?
- В той мере, в которой я могу. Пока мне интересно. В какой-то момент я понимаю, что больше ничего сделать нельзя и ее нужно выпускать.

- Это постоянный процесс или нужно прийти, как-то специально сесть дома или в студии?
- Постоянный, но чтобы что-то получилось, надо взять гитару и сидеть десять дней, две недели. И ничего не будет получаться, будешь считать себя полным бездарным идиотом, у которого, может быть, что-то было, но ушло. И только потом, через две недели, что-то может получиться. А может и не получиться. Рецептов счастья здесь нет.

- Я до этого не был ни на одном Вашем концерте... Возможно, мне казалось, что, воспринимая песни только на слух, как-то правильней их ощущаешь.
- Понимаю, согласен с Вами. Поэтому я не хочу знакомиться с Бобом Диланом.

- Он для Вас...
- Учитель. Как и библейские пророки – той же величины.

- Можно сказать, что с него все началось?
- Нет-нет, писать я начал задолго до того, как толком в нем разобрался. Я писал с первого класса.

- Снова «Соль». Его считают социальным альбомом. Он выделяется из обычного настроения. Или вы так не считаете?
- Выбивается. Там вообще нет ни одной позитивной песни.

- Его называют злым.
- Любая песня – это зеркало. Я отражаю то, что происходит вокруг, как я это чувствую. А люди, которые слушают – у них уже свое.

- С годами раздражительности становится больше?
- Да! (смеется) Все стареющие люди становятся все более и более раздражительными. Это тяжелый процесс.

- Пытаетесь с этим бороться?
- Бороться с чем-либо бессмысленно. Главное, не терять чувство юмора. Все нужно принимать, как есть, остальное – болезнь.

- Плохих людей нет, есть больные?
- Слово “плохой” ничего не значит. Змея плохая или хорошая? Если зэк перерезает кому-то горло куском стекла, значит, ему это для чего-то нужно. Кто мы такие, чтобы его судить? Он перед Богом ответит.

- Каким богам вы молитесь?
- Я не знаю, что это. Нужно знать, что есть то, что мы никогда не сможем назвать словами, потому что все они будут мелкими. Мы это все знаем, просто не все в этом признаемся. Это знают даже коммунисты и атеисты.

- Поэтому Ваши песни звучат, как молитвы.
- Любая песня – молитва. Не только у меня.

- Я бы не сказал, что у всех...
- У всех, просто не все умеют...
На самом деле это очень глубокий вопрос и я даже не буду претендовать, что хотя бы отчасти это понимаю. Как Саи Баба говорил: мы очень недооцениваем силу мысли. Соответственно, силу творения, соответственно – силу песни. А потом люди удивляются, почему они получают по голове. Ты посмотри, что ты спел только что... И я – не исключение.

- Через всех Бог говорит, но это, наверное, как призма – она у всех разная.
- Каждый выбирает, как через него говорит Бог.

- Я даже не хочу портить этот момент...
- Мы понимаем друг друга.

И он пожал мне руку )

Популярное за неделю

Новости Монреаля: получайте самую важную информацию первыми

* indicates required