6°C Монреаль
Жан-Ноэль Лио – признанный мастер биографического жанра. Его неизменно влекут к себе яркие, нестандартные личности, среди которых, кстати, дважды оказывались и русские героини: например, известная парижская манекенщица царских кровей Натали Палей («Nathalie Paley», Bartillat, 2005) или «строптивые сестры» Эльза Триоле и Лиля Брик («Elsa Triolet et Lili Brik. Les sœurs insoumises, Robert Laffont, 2015)», за прекрасное исследование о которых Лио был удостоен самой высокой премии – Grand Prix de l’Académie française. Книга о Натали Палей («Парижская супемодель Дома Романовых») уже опубликована на русском языке в издательстве «Этерна», а «строптивые сестры», сыгравшие столь важную роль в культуре Франции и СССР, должны скоро увидеть свет в одном из московских издательств.
Энди Уорхол – загадочный персонаж. Таким воспринял его Эдуард Лимонов, в середине 70-х гг. встретивший Уорхола в Нью-Йорке в элитарном салоне Татьяны Яковлевой-Плесси-Либераман. Той самой Татьяны Яковлевой, которой влюбленный в нее Маяковский в 1928 г. написал в своем знаменитом «Письме...»: «Я все равно тебя когда-нибудь возьму/одну или вдвоем с Парижем». У Маяковского, как известно, это не получилось. Лимонов же стал посетителем салона утопающей в роскоши пожилой гранд-дамы Яковлевой благодаря письменной рекомендации ее непревзойденной соперницы Лили Юрьевны Брик.
Вспоминая Энди Уорхола в своей «Книге мертвых», Лимонов назвал его «лунным чехом». Таким он показался молодому Эдичке не только потому, что в момент их встречи находившийся в зените богатства и славы 47-летний Уорхол не снизошел до общения с полунищим русским беженцем, каким был в то время Лимонов, но и потому, что в облике и манерах этого человека действительно присутствовала какая-то тайна.
Искусственный парик цвета платины
Разгадыванию этой тайны француз Жан-Ноэль Лио посвятил более трех десятков лет. В предисловии к своей захватывающей книге он пишет, как в 1987 г. 20-летним парижским студентом он случайно столкнулся с Уорхолом в Центре современного искусства им. Жоржа Помпиду.
Уорхолу было 58 лет и жить ему оставалось всего один месяц (он скончается в Нью-Йорке вскоре после операции на желчном пузыре). На Лио тогда пахнуло терпкими духами «Shalimar», с помощью которых, как он выяснил позже, Уорхол «гасил» запах съеденного им чеснока (король «поп-арта» страшился больниц и ненавидел врачей, зато верил в целебные свойства натуральных веществ). « В своем цвета платины искусственном парике, нахлобученном на голову задом наперед, с мертвенно бледным лицом, которое напомнило мне не заметную при свете летающую живность, этот человек, казалось, явился из иного времени и пространства (...) Художник с мировым именем, он производил впечатление кроткого, невинного и внимательного к своим близким человека. Возникало ощущение, что его громкая скандальная репутация, тянувшаяся за ним шлейфом, не имела к нему никакого отношения».
«Я стремился изобразить Уорхола в фас, со спины, в профиль и в пол-оборота, при этом желая передать все оттенки, характерные для его личности. Иногда я был с ним намеренно строг, едва ли не сек его крапивой. Временами посылал ему букеты цветов. Но самое главное, я не жалел времени для того, чтобы проникнуть в уорхолловскую атмосферу, желая оценить как его заслуги, так и его слабости.
В результате встреч и прочитанных материалов сформировался портрет этого человека-окрестра, который был иллюстратором, живописцем, фотографом, кинематографистом, автором (так как все же он не стал писателем), основателем иллюстрированных журналов и первооткрывателем талантов.
Как сын бедных эмигрантов-русинов стал Артистом, вызывающим восторг одних и презрение других? Эта полемика представлялся мне крайне интересной, ибо в ней участвуют как его восторженные почитатели, так и противники, и при этом и по сей день Уорхол никого не оставляет равнодушным».
Питтсубргские русины
Жан-Ноэль Лио начинает свой рассказ издалека, уводя читателя в глухую словацкую деревушку Микова, где исстари на северо-востоке (Прешовская Русь) проживала немногочисленная и экономически отсталая община русинов. Оттуда и вышли отец и мать Энди Уорхола, Андрей Варгола и Юлия Завацкая, родившие 6 апреля 1928 г. сына, названного в честь отца тоже Андреем. Впрочем, это событие состоится в американском Питтсбурге, куда еще до Первой мировой войны переберется будущий отец Энди. Его задача – устроиться на угольные шахты, заработать денег, а потом вернуться домой. Однако сложилось все иначе: образовалась семья, оставшаяся навсегда в Питтсбурге, но которой, однако, как и другим переселенцам того времени, поначалу выпала нелегкая доля: тяжкий физический труд, скудная оплата, суровый быт в рабочем пригороде.
В этих незавидных условиях и рос маленький Андрей, который, желая быть признанным, впоследствии станет Andy и укоротит свою словацкую фамилию, придав ей англосаксонское звучание – Warhol. К тому же в возрасте восьми он заболеет тяжелым инфекционным заболеванием – хореей (ее также называли Пляской святого Витта), поражающей нервную систему. Из-за отсутствия пенициллина, внедренного лишь в 1941 г., эта тяжелая болезнь (ее последствием у Уорхола станет ранее облысение и депигментация кожи) плохо поддавалась излечению. Надежда у родителей, и особенно у набожной Юлии, была лишь на Господа Бога. Вот она и молилась неистово. Кстати, сам Уорхол, с детства регулярно посещавший с матерью питтсбургскую греко-католическую церковь, никогда не усомнится в родной вере, какие бы извивы в дальнейшем не принимала его эстравагантная судьба.
Его ранний интерес к рисованию и кино стал ответом на обидное одиночество: одноклассники не желали сближаться с казавшимся им ущербным из-за болезни и бедности некрасивым и нервным парнем в очках. Но это же увлечение позднее привело Уорхола в Питтсбургский технологический институт Карнеги, где преподавали живопись, скульпутуру и дизайн (его отец, рано скончавшийся от рака, оставил в наследство небольшую сумму денег, позволившую совершить первые выплаты за учебу).
Оттуда, после успешного показа серии портретов питтсбургских иммигрантов-работяг (за нее Энди получит денежную премию), вместе со своим первым в жизни товарищем, художником Филиппом Пирлштейном и его женой они уедут в 1948 г. покорять Нью-Йорк, где снимут на троих небольшую мастерскую в районе Манхеттена. Впрочем, в какой-то момент их пути разойдутся: Пирлштейн посвятит себя реалистической живописи, а Уорхол устроится в рекламу.
Банки супа «Campbell» и Мэрилин Монро
Весь дальнейший рассказ Лио о творческой жизни Уорхола будет состоять из ряда уникальных свидетельств тех, кто на разных этапах так или иначе сопровождал восхождение, а затем и сияние его звезды. Это, в частности, известные художественные критики Джон Ричардсон и Стюарт Престон, видный парижский бизнесмен и меценат Пьер Берже, двоюродная сестра Жаклин Кеннеди Ли Радзвилл, французская муза Уорхола Ультра Виоле или голливудская звезда, бывшая замужем за Чарли Чаплином, а затем за Эрихом Мария Ремарком – Полетт Годдар. Кстати, именно проницательная Полетт Годдар нашла определение Уорхоллу: «белый лис», подчеркнув его затаенную хитрость и редкостное чутье на то, что востребовано временем. Им-то и стал «поп-арт».
Лио уточняет, что понятие «поп-арт» возникло в Англии в 1957 г., но наполнилось реальным содержанием в США в начале 60-х. «Между 1960 и 1973 г. экономический рост в США, ставших первой мировой экономической державой, позволил зримо повысить уровень жизни среднего класса, превратившегося в наиболее многочисленную социальную группу. Потребление стало жизненным императивом, и отныне этот императив не касался только первичных нужд: жилья, питания, одежды, но также продукции, по традиции доступной лишь элите: автомобилей, телевизоров, электробытовых приборов, не считая расходов на досуг. Излишество наступало на пятки необходимому, и средства массовой информации вовсю воздействовали на психику американцев, упирая на потребность обладания, на желание иметь больше, чем твой сосед. Бывший иллюстратор рекламы Энди, осознавал это лучше других. Покупать стало самоцелью, конечной точкой, и эта тендеция со временем лишь усилилась.
Рекламные агентства выдвинули задачу создавать все новые и новые потребности, и Энди стал художником этой показушной эры, где потребительская вакханалия служила залогом движения вперед. Сегодня со всех сторон звучит критика того десятилетия: со всей силой в той Америке проявилась индивидуальная и социальная безответность. Разбазаренные ресурсы и изуродованные пейзажи занимают первое место в этом списке упреков, но в то время либеральный капитализм был синонимом спустившейся на большинство людей манны небесной».
Именно на этом фоне и случился прорыв Уорхола: печатая шелкографским методом десятки ярких оттисков, изображающих тот или иной бытовой предмет из окружающей действительности, он начал с долларовых купюр, затем перешел к консервным банкам супа «Campbell », потом бутылкам «Coca-Cola». Уорхол последовательно демонстрировал нечто, что вскоре стало новым эстетическим манифестом: не высокие материи, не сложный образ, не утонченная техника, а радость узнавания, облеченная в яркие, порой кислотные цвета. Так появились ставшие знаковыми портреты Мэрилин Монро, Элвиса Пресли, позднее – Мао и Ленина (один из портретов вождя пролетарской революции за немалые деньги много позже купит российский олигарх Борис Березовский), упаковки для дисков группы «Rolling Stones», или изображение красных серпа и молота, приводивших богатую левую буржуазию в мазохистское возбуждение.
Уорхол будет также активно пробовать себя в кино, на протяжении жизни он арендует, а потом и купит в собственность помещения для киносъемок, которыми сам будет руководить. Его знаменитые «Factories», на протяжении двух с половиной десятков лет станут одним из самых модных мест для сбора пресыщенной богемы. Кто там только не было и чего только не происходило в этом день и ночь веселящемся вертепе!
С пробоиной в душе
Но сам Уорхол, купающийся в реке славы, больших деньгах заказчиков и комплиментах поклонниц и поклонников, был ли он счастлив? Этот вопрос остается едва ли не самым важным в книге Лио. Изображая своего героя изнутри, прибегая к методу психологической реконструкции, которым автор владеет в совершенстве благодаря своей человечности, широкой литературной эрудиции и утонченности вкуса, Лио ищет ответ, объясняющий почему его герой был глубоко одиноким и в конечным счете несчастливым человеком. Может быть, потому что Уорхол, сам того не заметив, превратился в товар? А может, как следует из эпиграфа к книге, в которой использована метафора британского драматурга П.Г. Вудхауса, потому что Уорхол уже родился «с пробоиной в душе»?
«Белый лис» только начал свой путь к читателю, но уже заслужил восторженные отзывы. Эта захватывающая от первой до последней страницы книга является не только тончайшим психологическим «портретом портретиста», как назвала ее в своей рецензии газета «Le Monde», но также глубоким размышлением о безвозвратно ушедшей эпохе, которую ее современник, сын бедных словацких эмигрантов, Энди Уорхол сумел выразить и воспеть как никто другой.
Автор: Людмила Пружанская
