9°C Монреаль
На сайте театра можно прочесть: «Le plus grand opéra de Tchaïkovski. Jalousie et amour inassouvi!» («Величайшая опера Чайковского. Ревность и неутоленная любовь!»). 3-х часовой спектакль с двумя антрактами. И дальше – краткое содержание оперы:
«Интрига разворачивается в имении под Санкт-Петербургом в конце 18-ого века. У госпожи Лариной есть две дочери, Ольга и Татьяна. Первая – весела, насмешлива и увлечена поэтом Ленским. Вторая склонна к мечтательности и грусти. Когда появляется друг Ленского Евгений Онегин, Татьяна немедленно влюбляется в этого равнодушного человека, но он отвечает презрением на ее страсть. Похоже, Онегин свободен от всяких чувств. При этом он настолько циничен, что на балу пускается в ухаживания за Ольгой. От этого Татьяне делается еще больнее, а Ленского охватывает приступ ревности. Ленский вызывает Онегина на дуэль и погибает. Проходят годы. С большим опозданием Онегин разобрался в любви, которую он испытывал к Татьяне, ныне, однако, состоящей в браке с князем Греминым. В то время, как Онегин признается в своей страсти к Татьяне и сожалеет, что не ответил на ее любовь вовремя, верная супружескому долгу Татьяна отталкивает его и отвергает. Охваченный яростью и мукой, несчастный Онегин остается в одиночестве».
Конечно, этот синопсис относится не столько к роману в стихах А. С. Пушкина, на написание которого у поэта ушло семь лет (с 1823 по 1830 г.), cколько к либретто оперы П. И. Чайковского, созданной почти полвека спустя (а именно к 1878 году, когда состоялась ее премьера).
«Обыденные, простые,
человеческие чувствования...»
Монреальская опера поставила в качестве времени интриги – конец 18-ого века. Что ж, наверное, можно немного сдвинуть время! Тем более, что по признанию самого Чайковского, пушкинский текст не прямо лег на оперное либретто, а подвергся переработке. И причина тому была заранее понятна самому композитору: «Я не заблуждаюсь, я знаю очень хорошо, что сценических эффектов и движения будет мало в этой опере, но общая поэтичность, человечность, простота сюжета в соединении с гениальным текстом заменяют с лихвой все недостатки», – писал он в одном из своих писем. «Пусть опера моя будет несценична, пусть в ней мало действия! Но я влюблен в образ Татьяны, я очарован стихами Пушкина и пишу на них музыку, потому что меня на это непреодолимо тянет», – уточнял Чайковский в другом письме. И наконец: «Мне кажется, что она [опера] осуждена на неуспех и на невнимание массы публики. Содержание очень бесхитростно, сценических эффектов никаких, музыка, лишенная блеска и трескучей эффектности… Я… писал «Онегина», не задаваясь никакими посторонними целями. Но вышло так, что «Онегин» на театре не будет интересен. Поэтому те, для которых первое условие оперы — сценическое движение, не будут удовлетворены ею. Те же, которые способны искать в опере музыкального воспроизведения далеких от трагичности, от театральности, обыденных, простых, общечеловеческих чувствований, могут (я надеюсь) остаться довольны моей оперой».
Ах, этот вечно сомневающийся в себе русский интеллигент Петр Ильич! Он извиняется перед будущим слушателем, оправдывается, пытается объясниться... Однако вот уже почти полтораста лет его гениальная опера «Евгений Онегин» не сходит со сцены лучших театров мира, считаясь не просто визитной карточкой, но знаменем русского искусства. Неслучайно этот поэтический и музыкальный шедевр везде и всегда исполняется на русском языке, а для не знающих русский – оперу снабжают субтитрами с переводом.
Канадско-австралийский дуэт
Так же будет и на сцене Wilfried-Pelletier – театрально-концертного комплекса Place des Arts, на которую 14-ого сентября выйдут молодые, но уже достаточно известные артисты – франкоканадец из Монреаля Этьен Дюпюи (баритон) и его жена, австралийская певица из Мельбурна Николь Кар (сопрано), ныне поющие первые партии в Metropolitan Opera («La Bohème» Пуччини). Поставленный главным режиссером The Atlanta Opera израильтянином Томером Жвулуном в берлинском «Deutche Opera» спектакль «Eugène Onéguine» уже с успехом прошел в Мельбурне и на сцене парижской Opéra Bastille. Кстати, его репетиции стали местом встречи Дюпюи и Кар, а совместная работа над русской оперой сблизила их так, что они поженились.
Примечательно, но неудивительно, что образцом для подражания эти артисты, по их обоюдному признанию, считают безвременно ушедшего из жизни Дмитрия Хворостовского и Анну Нетребко, блестяще исполнявших главные партии в «Евгении Онегине». Что и говорить, этим российским звездам так шли роли Онегина и Татьяны, да и пели они на родном языке! Попробуйте выдержать такое сравнение! Тем сложнее и ответственнее задача, тем больше волнение! До монреальской премьеры осталось несколько дней.
Энциклопедия русской жизни. Но какой?..
Но что останется за пределами замечательной, волнующей душу оперы Чайковского с его чарующей музыкой? Полный текст романа в стихах, который, как известно из школьной программы, современник Пушкина литературный критик В. Г. Белинский назвал «энциклопедией русской жизни». Впрочем, в 1865 г. его коллега – также видный литературный критик – Д. И. Писарев выдвинул в адрес «Евгения Онегина» ряд небезосновательных упреков.
«Если вы пожелаете узнать, чем занималась образованнейшая часть русского общества в двадцатых годах», – писал Писарев в статье «Пушкин и Белинский», – «то энциклопедия русской жизни ответит вам, что эта образованнейшая часть ела, пила, плясала, посещала театры, влюблялась и страдала то от скуки, то от любви. – И только? – спросите вы. – И только! – ответит энциклопедия. – Это очень весело, подумаете вы, но не совсем правдоподобно. Неужели в тогдашней России не было ничего другого? Неужели молодые люди не мечтали о карьерах и не старались проложить себе так или иначе дорогу к богатству и к почестям? Неужели каждый отдельный человек был доволен своим положением и не шевелил ни одним пальцем для того, чтобы улучшить это положение? Неужели Онегину приходилось презирать людей только за то, что они очень громко стучали каблуками во время мазурки? И неужели не было в тогдашнем обществе таких людей, которые не задергивали мыслителей XVIII века траурной тафтой и которые могли смотреть на Онегина с таким же презрением, с каким сам Онегин смотрел на Буянова, Пустякова и разных других представителей провинциальной фауны? – На последний вопрос энциклопедия отвечает совершенно отрицательно. По крайней мере мы видим, что Онегин на всех смотрит сверху вниз и что на него самого не смотрит таким образом никто. Все остальные вопросы оставлены совершенно без ответа. Зато энциклопедия сообщает нам очень подробные сведения о столичных ресторанах, о танцовщице Истоминой, которая летает по сцене, «как пух от уст Эола»; о том, что варенье подается на блюдечках, а брусничная вода в кувшине; о том, что дамы говорили по-русски с грамматическими ошибками; о том, какие стишки пишутся в альбомах уездных барышень; о том, что шампанское заменяется иногда в деревнях цимлянским; о том, что котильон танцуется после мазурки, и так далее. Словом, вы найдете описание многих мелких обычаев, но из этих крошечных кусочков, годных только для записного антиквария, вы не извлечете почти ничего для физиологии или для патологии тогдашнего общества; вы решительно не узнаете, какими идеями или иллюзиями жило это общество; вы решительно не узнаете, что давало ему смысл и направление или что поддерживало в нем бессмыслицу и апатию. Исторической картины вы не увидите; вы увидите только коллекцию старинных костюмов и причесок, старинных прейскурантов и афиш, старинной мебели и старинных ужимок. Все это описано чрезвычайно живо и весело, но ведь этого мало; чтобы нарисовать историческую картину, надо быть не только внимательным наблюдателем, но еще, кроме того, замечательным мыслителем; надо из окружающей вас пестроты лиц, мыслей, слов, радостей, огорчений, глупостей и подлостей выбрать именно то, что сосредоточивает в себе весь смысл данной эпохи, что накладывает свою печать на всю массу второстепенных явлений, что втискивает в свои рамки и видоизменяет своим влиянием все остальные отрасли частной и общественной жизни».
Поэт-предсказатель
Что ж! Революционеру-демократу и шестидесятнику Писареву, требовавшему активного социального действия, от которого в силу разных обстоятельств был далек Пушкин, не отказать в меткости изречения! И все же в защиту Пушкина, который, однако, ни в чьей защите не нуждается (так ослепителен и совершенен его стих и слог!), скажем, что он сумел осветить им не только многие стороны осмеянной русской жизни, но выразил также и свои надежды на будущее России:
«Когда к благому просвещенью
Отдвинем более границ
Со временем (по расчисленью
Философических таблиц,
Лет чрез пятьсот) дороги, верно,
У нас изменятся безмерно
Шоссе Россию здесь и тут,
Соединив, пересекут,
Мосты чугунные чрез воды
Шагнут широкою луной
Раздвинем горы, под водой,
Пророем дерзостные своды,
И заведет крещеный мир
На каждой станции трактир».
Сто лет спустя другой великий поэт, обращаясь к Александру Сергеевичу в стихотворении «Юбилейное» («Мне при жизни с вами сговориться надо») и цитируя письмо Онегина Татьяне, расскажет (в ином стихотворении) о той же футуристической мечте: «Я знаю – город будет, я знаю – саду цвесть»...
А пока «сад не зацвел», Пушкин, которому тесны обычные рамки, грустит, взирая на пошлость жизни, человеческую приземленность и обреченность бытия:
«Но жалок тот, кто все предвидит,
Чья не кружится голова,
Кто все движенья, все слова
В их переводе ненавидит,
Чье сердце опыт остудил
И забываться запретил».
За исключением не похожей ни на кого романтичной и «русской душою» Татьяны, которую Пушкин любит, понимает и жалеет так же, как Толстой впоследствии – свою Анну Каренину (кстати, в обоих произведениях знаковыми оказываются страшные сновидения героинь), в глазах Онегина окружающие люди невыразительны и малоинтересны:
«Все в них так бледно, равнодушно.
Они клевещут даже скучно
В бесплодной сухости речей,
Расспросов, сплетен и вестей»
Не спасает и «Моnsieur l’Abbé, француз убогий», призванный принести просвещение в их ряды. Но как же при этом кариктурно и нелепо выглядит подражательство чужому, иностранному! Впрочем, и в наши дни эта слабость («лихая мода, наш тиран, недуг новейших россиян») продолжает цвести пышным цветом. Почитать или послушать нынешних интеллектуалов: у них не «повестование» или «рассказ», а «нарратив»; не «речь», а «дискурс»; они не «принимают», а «акцептируют»; не «внедряют» а «имплементируют»; а то и вовсе придают французским словам значения, им изначально не свойственные: «фигуранта» («un figurant») считают полноправным участником, в то время как по-французски это – всего лишь второстепенное лицо. Под «эскападой («une escapade») понимают не «побег», а что-то совсем особенное, вроде «выходки» или «провокации».
Не умерла и страсть к альбомам, ныне возродившаяся в виде личных страничек Фейсбука:
«Конечно, вы не раз видали
уездной барышни альбом,
что все подружки измарали
с конца, начала и кругом.»
...
«тут непременно вы найдете два сердца, факел и цветки».
Перечитывая «Евгения Онегина» поражаешься, как в сущности мало что изменилось, несмотря на ушедшие два столетия !
Переводчики – нанятые почтовые лошади просвещения
Несмотря на обилие переводов «Евгения Онегина» (их авторами были такие крупные личности, как И. Тургенев, В. Набоков, автор «Антологии русской поэзии» русская француженка Катя Гранофф, выдающийся поэт XX-ого века Луи Арагон, французский президент Жак Ширак), несмотря на 20-летнюю исследовательскую работу, проведенную современным французским переводчиком советского происхождения Андре Марковичем, ни одна из предложенных версий, несмотря на свои достоинства, не может сравниться по красоте, изяществу и сердечности с пушкинским оригинальным стихом. Ну как, скажите, превратить в другой язык такие истинно русские строки: «Зима! Крестьянин, торжествуя, на дровнях обновляет путь»?.. Или: «Встает заря во мгле холодной. На нивах шум работ умолк»? С этой точки зрения, все мы, не нуждающиеся в переводчиках, которых Пушкин определил как «нанятых почтовых лошадей просвещения», конечно же, истинные счастливцы! Откройте «Евгения Онегина» и только начните: «Мой дядя самых честных правил...». Вы увидите: на душе вам сразу станет и радостнее, и теплее...
Автор: Людмила Пружанская
