9°C Монреаль
Часть первая
ДВЕНАДЦАТОЕ АВГУСТА
Август в Монреале и окрестностях выдался жарким. Ночная температура воздуха редко опускалась ниже 29 градусов, а днём и вовсе подбиралась ближе к 40. Несмотря на комфортную температуру в доме, круглосуточно поддерживаемую мощным кондиционером, Залуцкому удалось подремать не более трёх часов. Он лежал на постели с закрытыми глазами и смотрел чёрно-белый фильм о своей, теперь уже далёкой юности. Неприятно ныло под левой лопаткой, и лёгкий стук в висках отзывался в голове звонившим колоколом… Бам… Бам… Бам… Владимир Романович поднялся с кровати и медленно вышел из комнаты. Сегодня было 12 августа. Дата, дважды поделившая его жизнь на «ДО» и «ПОСЛЕ».
Своих родителей Володя не помнил. О них ему напоминали только бабушкины рассказы и фотографии на стенах его комнаты. Из этих рассказов он знал, что его мама была школьным учителем математики, а отец — военным лётчиком, летавшим на реактивном самолёте. Как раз на одном из тех МиГ-17, которые много раз за день с рёвом проносились над его головой. Познакомились они после войны, когда полк, в котором отец служил с 1942 года, передислоцировали на расположенный вблизи аэродром. Родители, как утверждала бабушка, счастливо прожили около шести лет и вместе погибли «…при невыясненных обстоятельствах…» (как было написано в протоколе осмотра места происшествия), возвращаясь глубокой ночью домой после банкета по поводу присвоения группе офицеров очередных воинских званий. Утром обоих нашли расстрелянными в залитой кровью машине, из которой исчезли отцовские документы вместе с табельным оружием и мамины украшения. Злоумышленников так и не нашли — ни сразу, ни потом… Ему тогда было пятнадцать месяцев.
С тех пор Володя находился на попечении маминых родителей. Вместо сказок на ночь бабушка часто рассказывала ему историю семьи, разумеется, в собственной интерпретации, и с пяти лет он уже знал, что раньше вся их семья жила в этом же доме, но в другой стране.
Бабушка также рассказывала, что родился Вова на этом самом аэродроме в бывшей Галиции, постоянно переходившей из рук в руки как бесценный приз, за который боролись несколько государств и даже три империи: Австро-Венгерская, Российская и Речь Посполитая. Чем так привлекал сильных мира сего клочок земли с норовистой рекой Прут, соляными копями и наибольшей концентрацией польской шляхты, бабушка так и не объяснила. После распада Австро-Венгерской и Российской империй в результате Первой мировой войны Галиция вновь вернулась в состав Польши, где и находилась до 1939 года. Когда Володя пришёл в этот мир, уже закончилась Вторая мировая война. Бывшая Галиция давно называлась Западной Украиной и входила в состав новой империи, именовавшей себя Советским Союзом.
Из этих рассказов ему не всё было понятно, и он как-то спросил:
— Бабушка, а как мы из той, другой страны переехали?
— Нет, внучек, — почему-то грустно улыбнулась бабушка, — это не мы из нее — это она от нас переехала. А потом пришла советская власть, и оба флигеля нашего дома со всеми хозяйственными постройками, землей, лошадьми и конюшней тоже переехали. И теперь всё это именуется колхозом.
На этом бабушка остановилась и переменила тему, очевидно, опасаясь, что однажды ребёнок, которого сама же и учила не врать, в одной из многочисленных анкет напишет о себе всё, что знает. И тогда… Бывших в советском государстве ещё с 1917-го слегка недолюбливали. Новую власть бабушка тоже не жаловала, и сразу после войны деда, в прошлом австрийского офицера и дворянина, а также его строптивую жену с глубокими шляхетскими корнями согласно Указу Президиума Верховного Совета СССР от 21 февраля 1948 года ждала незабываемая и почти неизбежная поездка на Колыму. Спасло, видимо, то обстоятельство, что оба сына служили в Красной армии и воевали против гитлеровцев, а некоторые из их многочисленных друзей к тому времени уже занимали значимые посты на вверенной им территории при этой самой власти. Возможно, эти друзья и разъяснили «кому надо» смысл данного Указа, и о них «забыли». Забыли насовсем или до поры — этого никто не знал, но бабушка, имевшая горький опыт на примере своих родственников, служивших российскому императорскому дому ещё при Александре III, решила, что ребёнку будет лучше расти рабоче-крестьянским сыном. Так и было потом написано во всех его анкетах. Но он об этом узнает только через сорок два года.
В отличие от казавшейся иногда высеченной из камня бабушки дед всегда был с Володей мягким и сговорчивым. Во время Первой мировой войны ему разрывом снаряда раздробило коленную чашечку. Рана зажила, но нога в колене больше не сгибалась, и он ходил, опираясь на инкрустированный серебром топорик с длинной ореховой ручкой. Будучи человеком весьма энергичным, дед не мог долго оставаться без дела и неподалёку от дома, под навесом, установил токарный станок с ножным приводом. При помощи этого станка у него получались отличные прялки и другие предметы домашнего обихода, которые к тому же быстро раскупались. Вовка часами мог наблюдать, как из-под стамески текла древесная стружка, превращая обычный деревянный брусок в изящную мебельную ножку или дверную ручку. Иногда по просьбе заказчика дед брался соорудить обыкновенную тачку и, улыбаясь в седые усы, в шутку приговаривал, что человек без тачки просто идёт, а вот с тачкой всё-таки едет. От прежней пасеки сохранилось несколько ульев, и растущие перед домом липы всё лето были окружены пчёлами. Один раз в году дед качал мёд, и тогда в доме появлялось любимое Вовино лакомство. В четырёхлетнем возрасте ребёнок решил проявить характер и, отказавшись от обедов, перешёл на сладкое. Чтобы не прибегать к насилию ни в какой форме и не накалять обстановку, мудрый дед применил военную хитрость и с очень серьёзным видом сказал ему:
— Если будешь есть больше пяти чайных ложек мёда в день, он потечёт через пупок.
— А с молоком можно? — хитро прищурив глаз, спросил Вовка.
— С молоком? С молоком даже лучше. Только количество мёда всё равно не должно превышать пяти ложечек, — ответил дед и рассмеялся.
Предупреждение явно подействовало, и после каждой ложки Вова бежал к большому зеркалу проверить: лимит уже исчерпан или можно ещё ложечку. Но больше пяти раз за день к банке с мёдом старался не подходить.
В шесть лет Володя с большим энтузиазмом пошёл в школу и с первых дней начал подавать большие надежды: разбил мячом окно в школьной столовой и привел на урок дворового пса Шарика, предварительно разделив с ним свой обед. Обладая хорошей памятью, учился легко, играючи. Домашние задания успевал сделать на переменах, а всё свободное время гонял мяч на школьном стадионе или находился в обществе деда. Они были интересны друг другу. В течение двух лет дед настойчиво учил Володю не спорить и не пререкаться, а внятно и последовательно излагать свою точку зрения. Не горбить спину и держать руки по швам, в прямом и переносном смысле, когда на нём был одет чёрный, похожий на гимназический, мундир с золотыми пуговицами и одинаковыми символами на бляхе ремня и кокарде фуражки. А потом деда не стало… В том же году сменилась и школьная форма.
Бабушка была на восемнадцать лет моложе деда и по праву своего рождения принадлежала к весьма влиятельному в своё время шляхетскому роду. Польская шляхта, за редким исключением и вопреки существующим и поныне мифам, никогда не делилась на богатых и бедных. Основным критерием оценки для этих людей всегда были честь и заслуги перед троном, что и формировало их образ жизни, а также основные обязанности и привилегии:
Душу — Богу. Сердце — женщине.
Жизнь — государю. Честь — никому.
Всё закончилось 21 сентября 1939 года, когда часть Восточной Польши стала Западной Украиной, но выработанный веками семейный кодекс и правила поведения остались.
***
Теперь только бабушка занималась его воспитанием, и однажды, стоя в углу за попытку обратить на себя внимание сидевшей за партой впереди него девочки, методом дёргания за косичку Володе пришлось выслушать длинное наставление о некоем моральном кодексе в отношении представительниц прекрасного пола. Урок был основательно усвоен, и он до сих пор помнил, что женщина — это святое. Подобные уроки, касающиеся повседневной жизни, были не частыми, но вполне регулярными. А он никак не мог понять почему, в отличие от одноклассников, ему было необходимо учить ещё какие-то особые правила. И, улучив удобный момент, Володя поинтересовался:
— Бабушка, зачем всё это? В школе ничего подобного не объясняют, и, если я буду вести себя не так, как все, меня ребята засмеют.
— Я знаю, — ответила бабушка, — потому и не прошу пользоваться ими сейчас, в кругу твоих сверстников. Но я очень надеюсь, что когда-нибудь они тебе обязательно понадобятся и ты будешь их придерживаться. Может быть, потом — когда станешь взрослым. Когда поменяется эта власть и в стране появятся другие условия для жизни людей. Только сначала ты должен их запомнить.
Первый серьёзный экзамен Вове и его другу Ване довелось сдать на дальнем приводе уже упомянутого военного аэродрома, где они часто проводили целые дни во время каникул. Их родители раньше вместе служили, а потом и отец Вани погиб вместе с самолётом, упавшим из-за отказа двигателя. Этих мальчишек знали почти все офицеры полка, и никто не препятствовал нахождению двух пацанов на военном объекте, обслуживаемом отделением солдат срочной службы. Напротив — часто дежурные просили повара положить для них в термос с солдатским борщом две дополнительные говяжьи косточки с мясом, а в другой — по паре котлет к макаронам. Они часто приносили солдатам фрукты из своего сада, охотно складывали вместе с ними сухое сено и красили заборы, а потом очередь дошла и до ознакомления с работой оборудования приводной станции. Пытливый детский ум всё схватывает легко и быстро. Вскоре каждый из них был способен заменить дежурного оператора во время полётов. Эти навыки не пропали даром и очень скоро пригодились в один из пасмурных дней.
Низко висящие облака плотно закрывали небо над скоплением машин, укрытых маскировочными сетками. В одном из кунгов, с развёрнутыми антеннами и мерцающими зеленоватым светом экранами работающей аппаратуры, ненавязчивым писком перекликались две контрольные радиостанции, настроенные на лучшую в мире музыку для находящегося в воздухе пилота — радиомаяки. Дальний и ближний.
Подвыпивший в честь дня своего рождения 19-летний ефрейтор Синюхин во время своего дежурства играл с двумя подростками в шашки на вылет. То ли устал ефрейтор, то ли на радостях загрузил лишнего, но после проигрыша в очередной партии он перебрался на откидную скамейку и безмятежно задремал. Неожиданно ожил динамик громкой связи:
— Я полста первый, Я полста первый — Лунная, Лунная дайте Прибой, — потребовал пилот находившегося в воздухе МиГа.
Ефрейтор в полудрёме приставил к горлу лежавший в руке ларингофон и что-то пробурчал. Зелёная точка на экране монитора дрогнула и медленно начала отклоняться от курса в сторону границы.
«Что-то не так с навигационным оборудованием, — подумал Вова, — или в условиях плохой видимости пилот решил проверить курсовую погрешность радиокомпаса. В любом случае ему нужен ответ оператора и как можно быстрее».
Володя в два прыжка добрался до Синюхина, выдернул из руки ларинг и скорее с перепугу, чем осознанно, заорал:
— Полста первый, я Лунная — корректировка курса, корректировка курса, — и дважды произнес координаты, считав их с монитора.
— Принял, — прохрипел динамик, и зелёная точка вернулась на место.
Ваня открыл дверь кунга и внимательно смотрел вверх, стараясь визуально определить, на каком расстоянии от маяка пролетит самолёт. От этого зависело, под каким углом он окажется в торце ВПП, если плохо работает радиокомпас. Через несколько минут самолёт на высоте около двухсот метров прошёл приводной радиомаяк. Он летел точно в створ посадочной полосы. За штурвалом МиГа находился командир базировавшегося на аэродроме авиаполка. До полосы ему оставалось не более четырёх километров.
— Уф-ф! — шумно выдохнул Вова, и они с Ваней засобирались домой.
Около восьми часов утра возле Вовиного дома остановился ГАЗ-66. Из кабины выбрались два подтянутых офицера — майор и капитан с красной повязкой «Дежурный по части» на левом рукаве кителя. Полусонных Вову и соседского Ваню подняли с постелей и повезли на территорию части, где полковой инквизитор — особист уже часа три пытал Женю Синюхина. В штабе, видимо, уже знали о происшествии, и снующие по коридору офицеры при виде конвоируемых дежурным «арестантов» прятали улыбки в кулак. Что уж там ефрейтор наплёл особисту (а может, искренне покаялся), так и осталось загадкой, но вместо ярко светившего ему дисбата инквизитор быстро и со всеми «почестями» спровадил Синюхина на гауптвахту. Малолетние диверсанты, как называл их особист, также были с пристрастием допрошены, но оба ушли в глухую защиту и в один голос утверждали, что Женя сам исправил свою оплошность. Когда стало понятно, что ничего нового они всё равно не скажут, их накормили и отвезли домой. А ещё через пару дней у тех же ворот остановился военный газик, из которого вышел уже знакомый капитан, только на сей раз без повязки. В обеих руках он держал по объёмистому свёртку. В них были две подобранные на вырост меховые куртки с огромными воротниками — подарок командира полка. За какие заслуги? Может, просто потому, что погибшие родители обоих раньше летали именно в этом полку, а может, и по какой другой причине. У кого теперь спросишь? Подарки пришлись очень кстати и носились почти до совершеннолетия. А командира полка они ещё долго вспоминали с теплотой и благодарностью. Что поделаешь — безотцовщина.
Оставшись вдвоём с бабушкой, они какое-то время жили за счёт натурального хозяйства, но кроме продуктов необходима была и одежда, и обувь. Да мало ли чего бывает нужно в жизни. Двадцатирублёвой пенсии на всё не хватало, и им приходилось весьма непросто. Бабушка стойко хранила молчание и никогда никому не жаловалась, а Володя втайне от неё начал искать любую оплачиваемую работу. Ему по малолетству отказывали, но он был уверен, что когда-нибудь всё изменится. И вскоре ему действительно повезло. Один из соседей, дядя Миша, настоящий виртуоз в своём ремесле, зарабатывал на хлеб облицовкой саманной глиной заново построенных и обшитых дранкой деревянных домов. И надо сказать, делал это превосходно. Народная молва создала ему достойную репутацию, а вместе с ней увеличилось и число заказов, но его физические возможности были ограничены прошедшей войной. С фронта дядя Миша вернулся без руки и теперь каждое лето был вынужден набирать бригаду шабашников, чтобы как-то прожить самому и помочь поставить на ноги двоих детей погибшего уже в мирное время старшего сына. В такую бригаду по знакомству был принят и шестиклассник Вова.
Сильно повезло и дяде Мише, потому что на фронте он потерял только одну руку. Другим ПОБЕДИТЕЛЯМ, потерявшим больше, повезло значительно меньше. Уже в начале 1950 года по Указу Верховного Совета Карело-Финской ССР в северной части Ладожского озера, на острове Валаам, был создан дом — лагерь для инвалидов только что окончившейся войны, которых свозили со всей страны и размещали в монастырских стенах. Да-да, именно для них — сотен тысяч безруких, безногих, слепых и глухих, катавшихся в своих самодельных тележках на подшипниках вместо колёс и с боевыми орденами на груди, просивших милостыню на улице, возле булочных, в поездах и на вокзалах. Видимо, уж очень сильно раздражали они советский народ-победитель, и правительство страны решило проблему кардинальным способом: их вывезли на острова. С глаз долой — из сердца вон. За считаные месяцы страна-победительница очистила свои улицы от этого позора. А они, выжившие в огне, оторванные от как-то налаженной, хоть и полуголодной жизни, умирали от тоски…
…Дай бог, чтобы твоя страна
тебя не пнула сапожищем.
Дай бог, чтобы твоя жена
тебя любила даже нищим…
…Дай бог всего, всего, всего
И сразу всем — чтоб не обидно.
Дай бог всего, но лишь того,
за что потом не будет стыдно…
Ох, не лукавил старый мастер, предупреждая, что и работа тяжёлая, и рабочий день будет длиться с 9 утра до захода солнца. Платили Вове шесть рублей в день, и он очень старался. Теперь, вместе с двадцатью рублями в месяц бабушкиной пенсии, они чувствовали себя богачами. Везение длилось недолго и оборвалось внезапно: дядю Мишу в хмельном споре возле магазина кто-то пырнул ножом. Ему и в этот раз удалось выжить, но работать он больше не мог. Пришлось Володе подрабатывать по воскресеньям на танцах в местном доме культуры игрой на баяне, в составе оркестра таких же самоучек. Незадолго до очередных каникул заведующая, Нина Степановна, пригласила его в свой кабинет и после короткой беседы вручила уже подготовленное направление на курсы киномехаников. Через три месяца вопреки трудовому законодательству и всевозможным инструкциям она приняла его на работу, и теперь он зарабатывал 105 рублей в месяц. Жизнь налаживалась. Получив ключи от аппаратной, Залуцкий заперся в ней и почти сутки не выходил оттуда, пока не опробовал всё находившееся там оборудование. Доставшийся ему по случаю мотороллер «Вятка ВП-150» был его ровесником, но всё ещё исправно бегал и стал для него незаменимым помощником при перевозке тяжёлых коробок с киноплёнкой. Со временем он окончательно освоился и был готов ради понравившейся ему работы оставить школу после восьмилетки. Но ему очень хотелось стать моряком, а для поступления в мореходное училище требовалось как минимум среднее образование. И Володе пришлось остаться в школе.
Окончание главы в выпуске №855, 28.9.2019 г.
Автор: Мирослав ЛИТВИНЮК
