Игорь Овадис: «В искусстве важно разное»

В конце прошлого года Квебекская ассоциация театральных критиков присвоила звание "Лучший спектакль сезона 2018-2019" спектаклю "Главы падения" (“Chapitres de la chute”), поставленному в монреальском театре Quat'Sous. В спектакле играл актер театра и кино, хорошо известный и русской монреальской публике – Игорь Овадис.

Основатель известной династии финансистов Генрих Леман (в спектакле («Chapitres de la chute» – Игорь Овадис) покинул родную Германию и приехал в Америку 11 сентября 1844 года, а затем сюда же перебрались его братья Эмануэль и Майер. Сотрудник иммиграционной службы неправильно понял еврейское имя Хаим (Hayum), переименовав его в Генри. Именно такого рода анекдотами полон текст пьесы итальянского драматурга Стефано Массини «Трилогия братьев Леман», получившей в переводе на французский язык Пьетро Пиццути название «Chapitres de la chute» и поставленной осенью 2018 года в монреальском театре Quat›Sous.
Мы встретились с Игорем Овадисом в монреальском кафе и побеседовали о его участии в этой работе. И, как это обычно бывает во время интервью с этим замечательным артистом и не менее замечательным рассказчиком, предмет нашей беседы очень быстро удалился от получившего премию монреальского спектакля, что позволило коснуться разных аспектов театральной деятельности.
Выбрав столик в кафе у окна, мы оба согласились с тем, что сидеть поближе к источнику света приятно. На что Игорь, будучи человеком театра, заметил: «На сцене ценность света видна, когда есть тень». А я, в свою очередь, отметила, что нашла эпиграф для нашего интервью: «Из тени в свет перелетая» (А. Тарковский).
– Игорь, прежде всего, позвольте поздравить вас с премией критиков, которую получил спектакль «Главы падения» Следом хочу высказать свое удивление длительностью спектакля: он идет четыре с половиной часа. Мне известно, что имеются спектакли, длящиеся по несколько дней. Меня в этой связи занимает вопрос: на кого рассчитаны такие спектакли? На особую театральную элиту? Не было ли у труппы сомнений, что зритель пойдет на такой долгий по времени спектакль?
– Когда мы работали над спектаклем, у нас был страх, как это все получится. Знаете, есть такой великий режиссер Отар Иоселиани. Он никогда не снимал фильмы для широкой публики. Он говорит так: «Каждый раз, когда я приступаю к съемкам фильма, я думаю о том, что я должен отнять полтора часа жизни у зрителя. Значит я должен ему за эти полтора часа что-то дать». То есть надо думать о публике. История, которую мы рассказываем в «Главах падения», совершенно убойная. Это история написана итальянским писателем Стефано Массини, совсем еще молодым человеком.
– Он, по-моему, 1975 года рождения.
– В тот момент когда он ее написал, он был директором театра Пикколо в Милане. После того, как пьеса вышла, ее поставили повсюду в мире. Когда мы ее играли, за месяц до нас ее играли в Торонто. Она имела бешеный успех в Париже. Для Парижа Массини написал третий акт. И мы как раз играли эту версию.
Нам выпало играть 150-летнюю историю создателей крупнейшего американского банка Lehman Brothers, который был основан в 1850 году, а обанкротился во время известного кризиса 2008 года. Практически с банкротства этого банка и начался кризис.
Представляете, как эта история должна быть сконцентрирована, какой совершенно сумасшедший ритм должен быть задан внутри ее, чтобы пересказать полтора века жизни нескольких поколений огромной семьи. Конечно, это те люди, которые умели делать деньги.
– Они изначально занимались хлопком, затем кофейной биржей, потом фондовой, потом ушли с рынка товаров на рынок ценных бумаг, им удалось выстоять в Великую депрессию, затем они принялись финансировать нефтяную, транспортную и табачную промышленность…
– Они одни из тех, кто основал Уолл-стрит. Они всегда хватались за такие вещи, которые продвигали человечество достаточно далеко вперед. Знаете, почему эта история привлекает читателей и зрителей? Она не политическая. Это история людей – очень интересных персонажей. И перед зрителями проходит галерея этих людей. В спектакле их больше ста.
– Сколько же человек было занято в спектакле?
– Всего 6 человек. Три женщины и три мужчины. Там огромное количество разных персонажей, которые возникали иногда на одну реплику или на две сцены. При этом как мужчины, так и женщины играли и женщин, и мужчин. Это достаточно сумасшедший спектакль. В нем есть очень хорошая, трагическая и теплая ирония. А это то, что дает всему жизнь. Именно поэтому мне кажется, что на нашем спектакле публика сопереживала. Там не было черного или белого. Ты понимаешь, почему пьеса была написана, а спектакли по ней с успехом шли по всему миру, понимаешь, что это были за люди. И становится трудно их судить. Они уже не просто капиталисты. Там все не так просто.
– То есть процесс вас увлек!
– Без сомнения. Он был любопытный. При этом вдобавок с нами работали два режиссера.
– Они сумели договориться между собой?
– Они умудрились так договориться между собой, что мы не чувствовали, что их два. Чудесные режиссеры, молодые! Марк Бопре (Marc Beaupré) и Катрин Видаль (Catherine Vidal). Причем Катрин Видаль – моя ученица. Я сейчас репетирую в ее новом спектакле в театре La Licorne. Марк Бопре – замечательный артист, он снимается во всех местных сериалах и фильмах. Я с ним снимался пару раз.
– Здесь мир кино и театра достаточно узок?
– Не то чтобы он узкий, и не то чтобы мы все друг друга знаем. Но пересекаемся на площадках с теми, кого любим и с кем интересно работать.
– А как вообще играть в спектакле у ученицы? Какие у вас это вызывало ощущения?
– Гордость!
– Игорь, вы и сами ставите спектакли. А ученицу на площадке слушались?
– Я всегда слушаюсь режиссера. Да вообще я сам стал ставить спектакли когда-то только для того, чтобы понимать, что я играю. Режиссеры очень часто не давали мне этого понимания. Я всегда все придумывал себе сам. А в этом случае тебе предлагают что-то интересное, и тебе это помогает в роли.
– Вы сейчас преподаете по-прежнему?
– Обязательно!
– За что, как вы думаете, критики присудили премию этому спектаклю?
– Спросить надо у критиков. Мне кажется, что это было, что называется, неочевидное пари, и оно было выиграно. То есть это было очень смело и получилось.
Я бы сказал так. Вообще, все премии – штука абсолютно вредная, потому что они приучают публику думать, что есть лучшее, а есть худшее. А в искусстве важно разное. А разное очень трудно сравнивать. Кто возьмется судить, что лучше «Чайка» или «Гамлет»? Однажды, когда мы играли спектакль, между третьим и четвертым актом сработала в театре пожарная сирена. И нас всех – и артистов, и публику выгнали на улицу. Мы ждали 45 минут пожарных, которые приехали, отключили сирену, и мы продолжили играть спектакль. В то время, пока мы стояли на улице, пошел холодный мокрый снег. А все мы вышли на улицу в том, в чем находились в театре. Это было что-то невероятное. Все стояли около театра и ждали. И когда мы начали следующий акт – а это случилось в 12 часов ночи – ни один зритель не покинул зал.
Поэтому премия критики – это премия критики. А то, что случилось тогда – это настоящая оценка публики. Когда-то Ф. М. Достоевский сказал: «Идей-то нет, так они на феноменах выезжают». Когда нечего сказать, то начинают что-то такое делать, искать новые формы. Для чего? Если есть новые темы, то они и порождают новые формы. А если тебе нечего сказать, кроме того, что «Я тоже хочу сыграть Гамлета», то новая форма и не возникнет. «Гамлет» будет ни о чем.
(В публикации использованы кадры из видео анонса спектакля, размещенного на Интернете.)